MeduzaCare история мигрантов с ВИЧ — они не имеют права легально жить в России только из-за своего статуса.
Россия однаиз 19 стран мира, где ВИЧ-положительных мигрантов депортируют только на основании их ВИЧ-статуса. В нелегальном положении оказываются люди, которые годами стремились обжиться в России, — положительный анализ на ВИЧ сводит на нет их патенты на работу, визы и другие документы. MeduzaCare рассказывают, как выживают ВИЧ-положительные мигранты в России. Все имена героев изменены по соображениям безопасности.
Многофункциональный миграционный центр в деревне Сахарово в ТиНАО. Москва, 2019 год
Замкнутый круг
36-летний Ильхом заваривает чай, который взял из кофейни, где нелегально работал последние несколько лет. Ему и другим сотрудникам разрешали брать еду и напитки, если продукты собирались списывать. Поэтому у него в комнате есть целый бар с вином — каждая бутылка стоит несколько тысяч рублей. Если совсем не будет денег, Ильхом планирует их продать. Cейчас он не работает, а сбережения заканчиваются.
Ильхом потерял работу из-за того, что в ноябре 2019 года его сбила машина. Уже несколько месяцев он может передвигаться только на костылях. На бесплатную медицинскую помощь он как нелегальный мигрант не имеет права, а курс лечения в государственной больнице обойдется в 250 тысяч рублей. Деньги на операцию ему помогает собрать фонд борьбы со СПИД. Около 20% подопечных «Шагов» — это мигранты из Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана.
Ильхом родом из Таджикистана, но живет в России больше 15 лет и только последние три года нелегально. Он сменил несколько работ — сначала был разнорабочим на стройке, потом ремонтировал квартиры, а в 2014 году перешел работать в кофейню и кейтеринговую службу. Стал платить за патент на работу — 4 тысячи рублей в месяц. В 2017 году Ильхом женился на русской девушке и решил оформить гражданство. Чтобы его получить, необходимо сдать тест на ВИЧ.
«Когда я пришел за результатом, меня попросили сдать тест повторно, — рассказывает Ильхом. — Я сдал еще раз и мне сказали, что я ВИЧ-инфицирован. У меня истерика: что делать, как быть? Мне сказали: „Ну что, собирайте вещи и уезжайте домой“. Как? После стольких лет некуда возвращаться. Незачем».
Информацию о положительном статусе Ильхома передали в Роспотребнадзор, где ему присвоили статус «нежелательного пребывания», а патент на работу аннулировали. Россия одна из 19 стран мира, в которых ВИЧ-положительных мигрантов депортируют только на основании их положительного статуса.
Мигранты должны сдавать тест на ВИЧ при любой попытке легализации. Патент на работу, рабочая и учебная визы, разрешение на временное проживание, вид на жительство, гражданство — чтобы получить любой из этих документов, нужно подтвердить отрицательный статус. Положительный результат анализа аннулирует любые документы, которые подтверждают, что человек находится в России легально.
Исключением с 2016 года стали иностранцы, у которых есть близкие родственники среди граждан РФ или иностранцев с видом на жительство в России. Но практика показывает, что это срабатывает не всегда. Например, Ильхому это не помогло, хотя его жена — гражданка России. Он не успел обжаловать решение Роспотребнадзора о «нежелательном пребывании» в нужный срок (ведомство часто не учитывает наличие родственников в России, когда принимает решение о депортации) и не смог доказать, что это случилось по уважительной причине.
Многофункциональный миграционный центр в деревне Сахарово в ТиНАО. Москва, 2019 год
Теперь Ильхом ходит по городу без документов — чтобы полиция не могла их проверить. Ильхом считает, что ему немного повезло: внешне он не похож на мигранта, почти без акцента говорит на русском. Но навестить родственников в Таджикистане он не может — обратно могут не пустить.
Сейчас Ильхом почти не выходит на улицу и много времени проводит за игрой в приставку со своим соседом. «Я сломался. Уехать не могу, хочу легализоваться, прятаться мне не нравится, — говорит Ильхом. — По жене [легализоваться] не получилось, но есть другая надежда. У нас в Таджикистане есть недвижимость. Если мы продадим ее и купим здесь квартиру, то мама переедет и подаст на гражданство. Возможно, через нее получится [легализоваться], но я не уверен».
Суд с бóльшей вероятностью разрешит легальное пребывание, если у мигранта в России живут родители или дети, а не только муж или жена, говорит руководитель программ фонда «Шаги» Кирилл Барский. Но случай Ильхома скорее тупиковый — никакой гарантии успеха нет.
«Я здесь создал свой мир»
35-летний Лиам приехал в Москву из Туркменистана 10 лет назад, чтобы выучиться на менеджера по туризму и остаться жить в России. Но в 2014 году он узнал о своем положительном ВИЧ-статусе — анализ нужно было сдать для медкнижки, чтобы оформиться на работе официально. Несмотря на ВИЧ-статус, Лиама не уволили. «С руководством мы знали друг друга давно, три года работали, у меня не было косяков, — рассказывает он. — Мне сказали: „Найди лечение, мы поможем“. Но я не стал ничего делать, потому что не знал, что такое ВИЧ. Не знал, что это плохо».
Единственное, чего Лиам боялся — приезжать в родную республику и сдавать анализы для визы. Он думал, что его не выпустят из-за ВИЧ-статуса. «На родине я несколько раз сдавал анализы, но вышло спокойно. Там они не проверяют на ВИЧ, — говорит Лиам. — Официально в Туркмении почти нет людей с ВИЧ, потому что никто не сдает анализы. Об этом не говорят».
Туркменистан единственная страна Восточной Европы или Центральной Азии, которая не передает статистику заболеваемости ВИЧ во Всемирную организацию здравоохранения и ЮНЭЙДС — программу ООН, посвященную ВИЧ и СПИДУ. Например, в 2011 году власти Туркменистана объявили только о двух людях, заболевших ВИЧ-инфекцией.
До 2018 года Лиам раз в полгода ездил домой и открывал визу, пока Туркменистан не запретил выезд
из страны всем мужчинам младше 40 лет. Уже два года он живет нелегально с точки зрения законодательства и России, и Туркменистана. Депортировать Лиама могут в любое время, легализоваться шансов нет, но он старается жить так, словно этого никогда не произойдет. «Если думать о плохом, то будешь только дома сидеть. Я верю в себя и тех, кто со мной рядом, — говорит он. — Я хожу уверенный, делаю вид, что все хорошо. Смысл кому-то говорить? Пока я молодой, надо работать, идти вперед. Я не думаю о следующем дне, только о сегодняшнем. У меня много планов, но они не так важны: я хочу жить, я живой».
Назад Лиам вернутся не может. Он — гей, но на родине никто не знает об этом. «Я с детства чувствовал, что хочу жить по-другому. В Туркмении у меня брат-близнец с женой, семью детьми и домом. Лица у нас одинаковые, но он здоровый крепкий мужчина, а я худой словно его сын. Стараюсь им редко звонить, так как они переживают и хотят, чтобы я приехал обратно. Но я не могу. Я здесь создал свой мир», — говорит Лиам. Сейчас он работает грузчиком и снимает квартиру с другими ВИЧ-положительными людьми.
Лиам не принимал терапию, пока ему не стало так плохо, что он не смог встать с кровати. Тогда знакомые посоветовали ему связаться с фондом «Шаги». «Меня поставили на ноги, и поэтому я сижу с вами. Они помогают мне находить таблетки. Они единственные, с кем я могу говорить о своем положении», — рассказывает Лиам. Уже 4 года он принимает терапию, месяц которой обходится в 9 — 15 тысяч рублей.
Согласно данным РосПотребНадзора, с 1985 по 2018 год ВИЧ-инфекцию в России диагностировали у 35 тысяч иностранцев (всего в России около 1 миллиона ВИЧ-положительных людей). За 2018 год среди 2,5 миллионов обследованных иностранцев ВИЧ обнаружили у 2177. Однако их реальное число, вероятно выше — по подсчетам МВД, около 2 миллионов мигрантов находятся в России нелегально.
Россия одна из 19 стран мира, где ВИЧ-положительных мигрантов депортируют только на основании их ВИЧ-статуса. В нелегальном положении оказываются люди, которые годами стремились обжиться в России, — положительный анализ на ВИЧ сводит на нет их патенты на работу, визы и другие документы. MeduzaCare рассказывают, как выживают ВИЧ-положительные мигранты в России. Все имена героев изменены по соображениям безопасности.
Многофункциональный миграционный центр в деревне Сахарово в ТиНАО. Москва, 2019 год
Замкнутый круг
36-летний Ильхом заваривает чай, который взял из кофейни, где нелегально работал последние несколько лет. Ему и другим сотрудникам разрешали брать еду и напитки, если продукты собирались списывать. Поэтому у него в комнате есть целый бар с вином — каждая бутылка стоит несколько тысяч рублей. Если совсем не будет денег, Ильхом планирует их продать. Cейчас он не работает, а сбережения заканчиваются.
Ильхом потерял работу из-за того, что в ноябре 2019 года его сбила машина. Уже несколько месяцев он может передвигаться только на костылях. На бесплатную медицинскую помощь он как нелегальный мигрант не имеет права, а курс лечения в государственной больнице обойдется в 250 тысяч рублей. Деньги на операцию ему помогает собрать фонд борьбы со СПИД. Около 20% подопечных «Шагов» — это мигранты из Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана.
Ильхом родом из Таджикистана, но живет в России больше 15 лет и только последние три года нелегально. Он сменил несколько работ — сначала был разнорабочим на стройке, потом ремонтировал квартиры, а в 2014 году перешел работать в кофейню и кейтеринговую службу. Стал платить за патент на работу — 4 тысячи рублей в месяц. В 2017 году Ильхом женился на русской девушке и решил оформить гражданство. Чтобы его получить, необходимо сдать тест на ВИЧ.
«Когда я пришел за результатом, меня попросили сдать тест повторно, — рассказывает Ильхом. — Я сдал еще раз и мне сказали, что я ВИЧ-инфицирован. У меня истерика: что делать, как быть? Мне сказали: „Ну что, собирайте вещи и уезжайте домой“. Как? После стольких лет некуда возвращаться. Незачем».
Информацию о положительном статусе Ильхома передали в Роспотребнадзор, где ему присвоили статус «нежелательного пребывания», а патент на работу аннулировали. Россия одна из 19 стран мира, в которых ВИЧ-положительных мигрантов депортируют только на основании их положительного статуса.
Мигранты должны сдавать тест на ВИЧ при любой попытке легализации. Патент на работу, рабочая и учебная визы, разрешение на временное проживание, вид на жительство, гражданство — чтобы получить любой из этих документов, нужно подтвердить отрицательный статус. Положительный результат анализа аннулирует любые документы, которые подтверждают, что человек находится в России легально.
Исключением с 2016 года стали иностранцы, у которых есть близкие родственники среди граждан РФ или иностранцев с видом на жительство в России. Но практика показывает, что это срабатывает не всегда. Например, Ильхому это не помогло, хотя его жена — гражданка России. Он не успел обжаловать решение Роспотребнадзора о «нежелательном пребывании» в нужный срок (ведомство часто не учитывает наличие родственников в России, когда принимает решение о депортации) и не смог доказать, что это случилось по уважительной причине.
Многофункциональный миграционный центр в деревне Сахарово в ТиНАО. Москва, 2019 год
Теперь Ильхом ходит по городу без документов — чтобы полиция не могла их проверить. Ильхом считает, что ему немного повезло: внешне он не похож на мигранта, почти без акцента говорит на русском. Но навестить родственников в Таджикистане он не может — обратно могут не пустить.
Сейчас Ильхом почти не выходит на улицу и много времени проводит за игрой в приставку со своим соседом. «Я сломался. Уехать не могу, хочу легализоваться, прятаться мне не нравится, — говорит Ильхом. — По жене [легализоваться] не получилось, но есть другая надежда. У нас в Таджикистане есть недвижимость. Если мы продадим ее и купим здесь квартиру, то мама переедет и подаст на гражданство. Возможно, через нее получится [легализоваться], но я не уверен».
Суд с бóльшей вероятностью разрешит легальное пребывание, если у мигранта в России живут родители или дети, а не только муж или жена, говорит руководитель программ фонда «Шаги» Кирилл Барский. Но случай Ильхома скорее тупиковый — никакой гарантии успеха нет.
«Я здесь создал свой мир»
35-летний Лиам приехал в Москву из Туркменистана 10 лет назад, чтобы выучиться на менеджера по туризму и остаться жить в России. Но в 2014 году он узнал о своем положительном ВИЧ-статусе — анализ нужно было сдать для медкнижки, чтобы оформиться на работе официально. Несмотря на ВИЧ-статус, Лиама не уволили. «С руководством мы знали друг друга давно, три года работали, у меня не было косяков, — рассказывает он. — Мне сказали: „Найди лечение, мы поможем“. Но я не стал ничего делать, потому что не знал, что такое ВИЧ. Не знал, что это плохо».
Единственное, чего Лиам боялся — приезжать в родную республику и сдавать анализы для визы. Он думал, что его не выпустят из-за ВИЧ-статуса. «На родине я несколько раз сдавал анализы, но вышло спокойно. Там они не проверяют на ВИЧ, — говорит Лиам. — Официально в Туркмении почти нет людей с ВИЧ, потому что никто не сдает анализы. Об этом не говорят».
Туркменистан единственная страна Восточной Европы или Центральной Азии, которая не передает статистику заболеваемости ВИЧ во Всемирную организацию здравоохранения и ЮНЭЙДС — программу ООН, посвященную ВИЧ и СПИДУ. Например, в 2011 году власти Туркменистана объявили только о двух людях, заболевших ВИЧ-инфекцией.
До 2018 года Лиам раз в полгода ездил домой и открывал визу, пока Туркменистан не запретил выезд
из страны всем мужчинам младше 40 лет. Уже два года он живет нелегально с точки зрения законодательства и России, и Туркменистана. Депортировать Лиама могут в любое время, легализоваться шансов нет, но он старается жить так, словно этого никогда не произойдет. «Если думать о плохом, то будешь только дома сидеть. Я верю в себя и тех, кто со мной рядом, — говорит он. — Я хожу уверенный, делаю вид, что все хорошо. Смысл кому-то говорить? Пока я молодой, надо работать, идти вперед. Я не думаю о следующем дне, только о сегодняшнем. У меня много планов, но они не так важны: я хочу жить, я живой».
Назад Лиам вернутся не может. Он — гей, но на родине никто не знает об этом. «Я с детства чувствовал, что хочу жить по-другому. В Туркмении у меня брат-близнец с женой, семью детьми и домом. Лица у нас одинаковые, но он здоровый крепкий мужчина, а я худой словно его сын. Стараюсь им редко звонить, так как они переживают и хотят, чтобы я приехал обратно. Но я не могу. Я здесь создал свой мир», — говорит Лиам. Сейчас он работает грузчиком и снимает квартиру с другими ВИЧ-положительными людьми.
Лиам не принимал терапию, пока ему не стало так плохо, что он не смог встать с кровати. Тогда знакомые посоветовали ему связаться с фондом «Шаги». «Меня поставили на ноги, и поэтому я сижу с вами. Они помогают мне находить таблетки. Они единственные, с кем я могу говорить о своем положении», — рассказывает Лиам. Уже 4 года он принимает терапию, месяц которой обходится в 9 — 15 тысяч рублей.
Согласно данным РосПотребНадзора, с 1985 по 2018 год ВИЧ-инфекцию в России диагностировали у 35 тысяч иностранцев (всего в России около 1 миллиона ВИЧ-положительных людей). За 2018 год среди 2,5 миллионов обследованных иностранцев ВИЧ обнаружили у 2177. Однако их реальное число, вероятно выше — по подсчетам МВД, около 2 миллионов мигрантов находятся в России нелегально.