Кто знает о жизни не изведавший жизни! Что знает о жизни изведавший жизнь? Что знает зеркало об отражении? Но если художник и зеркало, то зеркало без опор и подставок. Не упасть, не разбиться — разве этого мало? Игорь Ермолаев нашел свой баланс. Ермолаев — не символист в прямом смысле слова, хотя в его картинах постоянно присутствуют образы и персонажи, издревле выступающие в качестве символов: сатиры и нимфы, принцессы и единороги, грифоны, горгоны, восьмирукие шивы и шестикрылые серафимы.
Особая тема — черти, весьма популярные в христианской демонологии. Кочуя из работы в работу, они утрачивают у Ермолаева инфернальную, призрачную окраску и становятся почти обыденными в своей телесности, как это и описывалось некоторыми средневековыми очевидцами... Черти-то черти, а как ловко обживают реалистическое живописное пространство! От них не шарахаются ни прохожие, ни собаки; у них приятельские отношения с моряками и милиционерами, а розовотелые и пышноволосые красавицы с охотой принимают их в кавалеры. Налицо поразительная метафора двойственности подлунного мира, то есть беспрерывного смешения, чередования и противостояния света и тьмы, добра и зла в ходе жизни...
И не только метафора! В одной из наших бесед Игорь признался, что эти «милые» существа действительно иногда возникали перед его глазами среди толпы или, напротив, в уединенной творческой обстановке. Больше того, они даже пробовали ему всячески досаждать — гоготали, роняли предметы, толкали под руку — словом, вели себя чуть ли не разнузданно, не давая порой сосредоточиться на работе, Знакомый психиатр, к которому художник в некотором замешательстве обратился, счел этот вопрос вне своей компетенции и посоветовал использовать в таких случаях отнюдь не медикаментозные средства, а, например, молитву. Это ли помогло или просто совпало, однако «визиты» с того времени прекратились, и Игорь теперь сам не прочь засомневаться в подлинности своих воспоминаний...
Биография художника наполнена знаменательными или загадочными событиями, о которых он, впрочем, не любитель рассказывать. А внешне жизнь его складывалась довольно традиционно.
Игорь Николаевич Ермолаев родился пятьдесят девять лет назад в Подмосковье, в непосредственной близости от кольца ПВО — своего рода Мекке для всевозможных летающих объектов. В прямых контактах с пришельцами будущий живописец замечен не был, однако кто знает... Дальше — годы учебы в художественном институте, потом служба в армии, в маленьком окраинном гарнизоне, — и вот, наконец, долгожданное время самостоятельной работы! Свободный полет... Хотя, может пи быть художник свободен — нет, не от общества даже, а от внутри находящегося и порой непосильного бремени, именуемого еще талантом? Настоящий художник, напомним, делает настоящее искусство, а, значит, непостижимым образом выходит за пределы своего «я» или, вернее, распространяет свое «я» на остальное мироздание. Или — еще вернее — осуществляет то и другое одновременно. Кажущийся парадокс разрешается просто: реальность не исчерпывается лишь мирозданием, то есть временем и пространством; если в доме нет окон и дверей, это еще не означает, что его стены ограничивают Вселенную. Там, снаружи, мир величественен и светел, но дом этот — твой дом, его обитатели — твоя семья. И художник — настоящий художник — покидает незримо родной очаг, чтобы вернуться и поведать жильцам, что же их дом представляет собой в действительности...
Кстати, о зрителях и почитателях. Уже несколько лет в Москве существует «Клуб любителей живописи Ермолаева». Не такой уж и многочисленный, зато в число его членов входят истинные ценители.
В творческой биографии Игоря Ермолаева были уже и нервные срывы, и бесплодные недели, и месяцы, когда задуманное кажется неисполнимым или никчемным. Но были также счастливые и пугающие озарения, ради которых и стоит, наверно, работать! И еще ради зрителей, если зрители эти верят в твой дар и твою интуицию; если и для них взгляд из космоса — вовсе не фотография Земли со спутника, а нечто большее.
Особая тема — черти, весьма популярные в христианской демонологии. Кочуя из работы в работу, они утрачивают у Ермолаева инфернальную, призрачную окраску и становятся почти обыденными в своей телесности, как это и описывалось некоторыми средневековыми очевидцами... Черти-то черти, а как ловко обживают реалистическое живописное пространство! От них не шарахаются ни прохожие, ни собаки; у них приятельские отношения с моряками и милиционерами, а розовотелые и пышноволосые красавицы с охотой принимают их в кавалеры. Налицо поразительная метафора двойственности подлунного мира, то есть беспрерывного смешения, чередования и противостояния света и тьмы, добра и зла в ходе жизни...
И не только метафора! В одной из наших бесед Игорь признался, что эти «милые» существа действительно иногда возникали перед его глазами среди толпы или, напротив, в уединенной творческой обстановке. Больше того, они даже пробовали ему всячески досаждать — гоготали, роняли предметы, толкали под руку — словом, вели себя чуть ли не разнузданно, не давая порой сосредоточиться на работе, Знакомый психиатр, к которому художник в некотором замешательстве обратился, счел этот вопрос вне своей компетенции и посоветовал использовать в таких случаях отнюдь не медикаментозные средства, а, например, молитву. Это ли помогло или просто совпало, однако «визиты» с того времени прекратились, и Игорь теперь сам не прочь засомневаться в подлинности своих воспоминаний...
Биография художника наполнена знаменательными или загадочными событиями, о которых он, впрочем, не любитель рассказывать. А внешне жизнь его складывалась довольно традиционно.
Игорь Николаевич Ермолаев родился пятьдесят девять лет назад в Подмосковье, в непосредственной близости от кольца ПВО — своего рода Мекке для всевозможных летающих объектов. В прямых контактах с пришельцами будущий живописец замечен не был, однако кто знает... Дальше — годы учебы в художественном институте, потом служба в армии, в маленьком окраинном гарнизоне, — и вот, наконец, долгожданное время самостоятельной работы! Свободный полет... Хотя, может пи быть художник свободен — нет, не от общества даже, а от внутри находящегося и порой непосильного бремени, именуемого еще талантом? Настоящий художник, напомним, делает настоящее искусство, а, значит, непостижимым образом выходит за пределы своего «я» или, вернее, распространяет свое «я» на остальное мироздание. Или — еще вернее — осуществляет то и другое одновременно. Кажущийся парадокс разрешается просто: реальность не исчерпывается лишь мирозданием, то есть временем и пространством; если в доме нет окон и дверей, это еще не означает, что его стены ограничивают Вселенную. Там, снаружи, мир величественен и светел, но дом этот — твой дом, его обитатели — твоя семья. И художник — настоящий художник — покидает незримо родной очаг, чтобы вернуться и поведать жильцам, что же их дом представляет собой в действительности...
Кстати, о зрителях и почитателях. Уже несколько лет в Москве существует «Клуб любителей живописи Ермолаева». Не такой уж и многочисленный, зато в число его членов входят истинные ценители.
В творческой биографии Игоря Ермолаева были уже и нервные срывы, и бесплодные недели, и месяцы, когда задуманное кажется неисполнимым или никчемным. Но были также счастливые и пугающие озарения, ради которых и стоит, наверно, работать! И еще ради зрителей, если зрители эти верят в твой дар и твою интуицию; если и для них взгляд из космоса — вовсе не фотография Земли со спутника, а нечто большее.