Завтрака обитателям вата Тхам Пу не полагалось, а на обед я получил тот же рис с овощами. Мне выделили старую деревянную миску, и на этот раз я помыл свою посуду сам, вместе с двумя монахами помоложе спустившись к Меконгу, да еще и помог им отскрести кастрюлю.
Попытка затеять разговор успеха не имела - то ли служители Будды и в самом деле не знали английского вообще, то ли брат Пон запретил им общаться со мной, но в любом случае они лишь улыбались и разводили руками.
Я же по-тайски мог произнести лишь несколько слов.
Но все это, как и скудная трапеза, меня не расстроило, поскольку избавившись от вещей, я пребывал в неожиданно благодушном настроении. Проблемы, одолевавшие меня последнее время, отступили, удалились на приличное расстояние, остался только я сам, почти не имеющий к ним отношения.
- Пойдем, - сказал брат Пон, когда мы вернулись от реки. - Займемся делом.
Я приободрился, думая, что сейчас меня начнут учить медитации.
- Вон там, в сарае ты найдешь лопату, - продолжил монах, и эта фраза опустила меня с небес на землю.
Лопата? Но зачем?
Ответ на этот вопрос я получил быстрее чем хотелось бы.
Мы оставили храм за спиной и углубились в джунгли, но лишь для того, чтобы остановиться у дерева, что выглядело бы высохшим, если бы не небольшой пучок зеленых листьев на верхушке.
А так ничего особенного - серая морщинистая кора, ствол толщиной в руку, высотой метров в пять.
- Ты должен его выкорчевать, - сказал брат Пон.
- Зачем? - спросил я, ощущая разочарование и недовольство.
Ждал медитаций и великих истин, а вместо них подсунули скучную и тяжелую работу.
- Потом узнаешь. И надо справиться до заката, иначе толку не будет.
И он уселся чуть в сторонке, скрестил ноги и положил руки на колени.
Ну а я принялся за дело.
Земля оказалась мягкой, лопата, несмотря на помятый вид, острой, и я воспрянул духом. Прокопал вокруг дерева канаву и принялся ее углублять, насвистывая засевшую в голове мелодию к песне Земфиры.
Но вскоре стало ясно, что не все так просто.
Зловредное дерево обладало громадным количеством корней, узловатых и прочных, каких не разорвать руками, и даже лопатой разрубить получалось не с первого раза...
Солнце палило через кроны, и я быстро вспотел.
Лишенную волос голову жгло, непривычная одежда сковывала движения, мешала. Пыль и грязь оседали на лице, залезали в глаза, и те чесались все сильнее и сильнее. Хотелось пить, но воды мы с собой не захватили, и пересохшая гортань все более напоминала наждак.
- Чувствуешь ли ты жажду? - неожиданно спросил брат Пон.
- Да, - радостно отозвался я.
Да, вот сейчас он сотворит чудо, и вытащит из-под одежды флягу...
- Это хорошо, - в голосе монаха было лишь удовлетворение, и ни следа жалости. - Жажда - это то, что заставляет нас меняться, вынуждает нас двигаться, без нее мы были бы самодовольными ленивыми животными...
Я кивнул и еще более ожесточенно заработал лопатой.
Вскоре на ладонях у меня появились мозоли, а сандалии натерли ноги в нескольких местах. На запах моего пота из зарослей явились комары и с радостным жужжанием ринулись в атаку.
Яма под деревом достигла такого размера, что в ней убралось бы трое пехотинцев, тайских, по крайней мере, но корни не заканчивались, а моя попытка выдрать мерзкое растение, дергая за ствол, ни к чему не привела. Я только сорвал одну из мозолей, и вынужден был сунуть руку в рот, чтобы унять боль.
Кинул гневный взгляд на брата Пона... неужто он не видит, как мне фигово?
Но монах выглядел невозмутимым.
- Ты и это дерево очень похожи, - подал он голос, когда я снова взялся за лопату и едва не заехал острием себе по ноге: еще пара сантиметров, и я остался бы без большого пальца на левой.
- Чем же?
Но брат Пон смолчал.
В один момент я вынужден был встать на колени, и рубить лопатой почти горизонтально, чтобы добраться до корней, уходивших прямо вниз. Затем удалось повалить дерево набок, и дело пошло веселее, да и солнце понемногу начало клониться к западу, и жара ослабела.
Приятного прослушивания!
Делитесь своими осознаниями в комментариях.
С БЕЗУСЛОВНОЙ ЛЮБОВЬЮ, Благомира
Завтрака обитателям вата Тхам Пу не полагалось, а на обед я получил тот же рис с овощами. Мне выделили старую деревянную миску, и на этот раз я помыл свою посуду сам, вместе с двумя монахами помоложе спустившись к Меконгу, да еще и помог им отскрести кастрюлю.
Попытка затеять разговор успеха не имела - то ли служители Будды и в самом деле не знали английского вообще, то ли брат Пон запретил им общаться со мной, но в любом случае они лишь улыбались и разводили руками.
Я же по-тайски мог произнести лишь несколько слов.
Но все это, как и скудная трапеза, меня не расстроило, поскольку избавившись от вещей, я пребывал в неожиданно благодушном настроении. Проблемы, одолевавшие меня последнее время, отступили, удалились на приличное расстояние, остался только я сам, почти не имеющий к ним отношения.
- Пойдем, - сказал брат Пон, когда мы вернулись от реки. - Займемся делом.
Я приободрился, думая, что сейчас меня начнут учить медитации.
- Вон там, в сарае ты найдешь лопату, - продолжил монах, и эта фраза опустила меня с небес на землю.
Лопата? Но зачем?
Ответ на этот вопрос я получил быстрее чем хотелось бы.
Мы оставили храм за спиной и углубились в джунгли, но лишь для того, чтобы остановиться у дерева, что выглядело бы высохшим, если бы не небольшой пучок зеленых листьев на верхушке.
А так ничего особенного - серая морщинистая кора, ствол толщиной в руку, высотой метров в пять.
- Ты должен его выкорчевать, - сказал брат Пон.
- Зачем? - спросил я, ощущая разочарование и недовольство.
Ждал медитаций и великих истин, а вместо них подсунули скучную и тяжелую работу.
- Потом узнаешь. И надо справиться до заката, иначе толку не будет.
И он уселся чуть в сторонке, скрестил ноги и положил руки на колени.
Ну а я принялся за дело.
Земля оказалась мягкой, лопата, несмотря на помятый вид, острой, и я воспрянул духом. Прокопал вокруг дерева канаву и принялся ее углублять, насвистывая засевшую в голове мелодию к песне Земфиры.
Но вскоре стало ясно, что не все так просто.
Зловредное дерево обладало громадным количеством корней, узловатых и прочных, каких не разорвать руками, и даже лопатой разрубить получалось не с первого раза...
Солнце палило через кроны, и я быстро вспотел.
Лишенную волос голову жгло, непривычная одежда сковывала движения, мешала. Пыль и грязь оседали на лице, залезали в глаза, и те чесались все сильнее и сильнее. Хотелось пить, но воды мы с собой не захватили, и пересохшая гортань все более напоминала наждак.
- Чувствуешь ли ты жажду? - неожиданно спросил брат Пон.
- Да, - радостно отозвался я.
Да, вот сейчас он сотворит чудо, и вытащит из-под одежды флягу...
- Это хорошо, - в голосе монаха было лишь удовлетворение, и ни следа жалости. - Жажда - это то, что заставляет нас меняться, вынуждает нас двигаться, без нее мы были бы самодовольными ленивыми животными...
Я кивнул и еще более ожесточенно заработал лопатой.
Вскоре на ладонях у меня появились мозоли, а сандалии натерли ноги в нескольких местах. На запах моего пота из зарослей явились комары и с радостным жужжанием ринулись в атаку.
Яма под деревом достигла такого размера, что в ней убралось бы трое пехотинцев, тайских, по крайней мере, но корни не заканчивались, а моя попытка выдрать мерзкое растение, дергая за ствол, ни к чему не привела. Я только сорвал одну из мозолей, и вынужден был сунуть руку в рот, чтобы унять боль.
Кинул гневный взгляд на брата Пона... неужто он не видит, как мне фигово?
Но монах выглядел невозмутимым.
- Ты и это дерево очень похожи, - подал он голос, когда я снова взялся за лопату и едва не заехал острием себе по ноге: еще пара сантиметров, и я остался бы без большого пальца на левой.
- Чем же?
Но брат Пон смолчал.
В один момент я вынужден был встать на колени, и рубить лопатой почти горизонтально, чтобы добраться до корней, уходивших прямо вниз. Затем удалось повалить дерево набок, и дело пошло веселее, да и солнце понемногу начало клониться к западу, и жара ослабела.
Приятного прослушивания!
Делитесь своими осознаниями в комментариях.
С БЕЗУСЛОВНОЙ ЛЮБОВЬЮ, Благомира